В Москве на 78-м году жизни скончался писатель и политический деятель Эдуард Лимонов.
В одном из последних больших интервью Эдуард Лимонов сказал: “День моей смерти станет национальной трагедией”. У больших писателей всегда так: дар предсказания дан им свыше. Лимонов ушел в момент общего безумия, когда мир, кажется, погружается в информационный, экономический и вирусный апокалипсис. Уверен, он и сам не мог пожелать лучшего времени для собственного ухода.
К нему невозможно было относиться равнодушно. Его или горячо ненавидели, или им не менее горячо восхищались. А он был и рад тому, прекрасно понимая, что из плеяды могучих он и вправду остался последним. И это первенство ему было делить совершенно не с кем. Хотя всю жизнь он с кем-то сражался, с кем-то спорил, состязался, используя единственное данное ему оружие, которым, впрочем, владел в совершенстве, — слово.
Выходец из знаменитого “Лианозовского кружка”, из которого были Генрих Сапгир, Игорь Холин, Вагрич Бахчанян — последние адепты промозглой бытовой романтики 60-х и элегантного абсурда на грани фола. И он, Эдик Лимонов, пришелец из далекого Харькова, хулиган, повеса, красавец, поэт, стопроцентно уверенный в собственной гениальности и уникальности. Подчеркивающий это каждым жестом и каждым действием: любить — так самых красивых женщин, провоцировать и эпатировать — так на полную катушку.
Неудивительно, что он стал одним из последних знакомцев Лили Брик — что-то она в нем почувствовала. Ту же футуристическую страсть, ту же одержимость и лихорадочную наивность. Если и были у Лимонова предтечи — то вот они: футуристы, с их бравурностью и шумом, с их позерством и озорством.
Роман “Это я, Эдичка” стал самым знаменитым его текстом (но далеко не самым лучшим). Хотя для громкого дебюта история заплутавшего в американских городских джунглях эмигранта, в котором многие увидели автопортрет самого Лимонова, — наилучший выбор. При этом “Эдичка” стал идеальным маркером, проверкой на интеллект для интервьюеров. Если очередной журналист выяснял, насколько все описанное в романе соответствовало действительности, то Лимонов прекрасно понимал, что перед ним — откровенно неглубокий собеседник, не достойный ничего, кроме ехидного ерничанья со стороны самого писателя (а уж на это он был большой мастак).
А истинный Лимонов был вовсе не в “Эдичке”, а в других текстах — и откровенности в них было гораздо больше, чем в дебютном романе. Чего стоит книга “Укрощение тигра в Париже” — блестящий “роман о романе”, хроника зубодробительной любви автора и Натальи Медведевой: певицы, актрисы, да просто красивой девчонки. Супермен и Маленькая Разбойница — союз, который не может закончиться ничем хорошим. Любовь на грани истерики, и каждая страница, кажется, пропитана слезами, потом страстных ночей, разлитым вином — и посыпана пеплом бесконечного “Житана”.
Вот “Харьковская дилогия” — “Подросток Савенко” и “Молодой негодяй”, где нет еще писателя Лимонова, а есть малыш Эдик. Чуть позже — юноша, со всеми его страстями и страстишками, от первой любви до первой потери. И нет больше Эдика Савенко, а есть юноша Лимонов, прекрасный, гордый и очень опасный. Не бесчувственный, но чувствительный зверь, как он сам себя именует.
Вот трилогия “Книга мертвых”, в которой он прощался со всеми ушедшими, отмечая, впрочем, что благополучно пережил их всех — от Солженицына до Бродского, от товарищей по партии до давних соратников по лианозовскому кружку. Они все умерли, превратились в портреты на кладбищенских надгробиях, стали осколками в писательской памяти. При этом в воспоминаниях Лимонов зачастую нарочито небрежен, фактами оперирует вольно, не сосредотачиваясь на мелочах, отмечая лишь главное крупными мазками.
И в этом легком, размашистом повествовании он весь — гордый, неуемный, но предельно честный.
Вот его текст “Зависть”, посвященный заветной “Нобелевке” Бродского, — чеканное, прекрасное стихотворение, заканчивающееся предельно ярко и вместе с тем цинично:
И нет не мир покатый и бесстыжий
Мне не нужны. Смеясь, а не сурово
Я прожил целый прошлый год в Париже
И как эстет не написал ни слова
. . . . . . . . . . . .
Однако б мне хватило этих сумм
Он не был обласкан никакими премиями, хотя, безусловно, заслуживал любую из них (поговаривали, что Лимонова пару раз номинировали и на Нобелевскую, но увы). Однако для него признанием было его собственное призвание. Он и в политику-то ринулся огульно, как в очередную книгу — впрочем, и ее написал, сперва “Мою политическую биографию”, а затем и производную от нее — “По тюрьмам”.
И в самом деле, что это за великий русский писатель, который не претерпел от власти самых лютых лишений? Потому и тюремное заключение он превращал в творческий акт, элемент биографии, строчку в литературной энциклопедии, в которой ему отводилось явно не последнее место.
Он был мужествен и прекрасен какой-то особой маскулинной красотой. Короткий солдатский “ежик”, крепкая мускулистая фигура — невысок, но статен, обожал стиль “милитари”, а помудрев, отрастил элегантную бородку, чтобы, по его же словам, “напоминать Конфуция”, и облачался исключительно в темное. Был при этом неизменно элегантен и невероятно обходителен. Держал статус “человека мира”. Но осознавал себя как достойного наследника русской литературной традиции. Вот эта смесь, которая подпитывала Лимонова, не просто превращала его в большого писателя, но делала всю его жизнь невероятным по масштабу литературным проектом.
Он снова стал писать стихи: такие же легкие, едкие и размашистые, как и все его тексты. Впрочем, и о публицистике не забывал: формат социальных сетей пришелся ему впору. В своем блоге он с безжалостной точностью продолжал клеймить тех, кто, по его мнению, заслуживал немедленного порицания. За пару недель до кончины, например, решил поквитаться с Прилепиным, который, как показалось Лимонову, вдруг начал претендовать на лавры главного политического ритора от литературы. Но, приложив бывшего соратника по партии, быстро успокоился — и в последней записи вдруг сообщил, что закончил новую книгу и отдал ее в издательство.
Книга называлась “Старик путешествует”.
И в этом тоже оказалось последнее предсказание Лимонова. Снова — донельзя точное: он отправился в последнее и самое захватывающее путешествие. В свою национал-большевистскую Вальгаллу, о которой нет-нет да и вспоминал в той самой “Книге мертвых”, где ждут былые соратники, где пенный кубок уже наполнен, а мирские заботы кажутся чем-то мелким и совершенно неважным.
Павел Сурков
Опубликовано на РИА Новости
