Митрополит Сурожский Антоний: «Мы же русские люди, любим скорость!»
Митрополит Антоний Сурожский – один из самых светлых людей двадцатого века. Блестящий проповедник, он обладал даром сказать понятные современному человеку, теплые, правдивые слова, проникающие в самую глубь израненного сердца, апостол Великобритании, создавший не один по-настоящему многочисленный православный приход, философ. Митрополит Антоний Сурожский по праву считается голосом Православия в двадцатом веке. Именно его беседы открывали для многих свой путь ко Христу, в лоно Православной Церкви.
Профессор русской литературы Кембриджского университета, член попечительского совета столичной Библиотеки иностранной литературы Ирина Кириллова — о легенде русской эмиграции, митрополите Сурожском Антонии (Блуме)
17 октября патриарх Московский и всея Руси Кирилл освятил обновленное надгробие на месте захоронения митрополита Сурожского Антония (Блума) на Бромптонском кладбище в Лондоне. О том, какую роль сыграл митрополит Сурожский для Русской церкви за рубежом, как его воспринимали в Лондоне и почему он не любил «Бесов» Достоевского, рассказала профессор русской литературы Кембриджского университета, член попечительского совета столичной Библиотеки иностранной литературы Ирина Кириллова. Для нее митрополит Антоний был не только духовным наставников, но и другом и соседом.
— Как вы познакомились с будущим митрополитом Сурожским?
— Владыко Антоний совсем молодым иеромонахом приехал в Лондон, и ему нашли квартиру в нашем доме. Это было в 1947–1948 годах. Мы жили на первом этаже, а он с матерью и бабушкой поселился на четвертом. Он был назначен священником Содружества святого Сергия и учил английский язык. Мы познакомились так: стук в дверь, открываю — на пороге молодой человек в штатском, бритый и с двумя ведерками. Он очень вежливо по-русски спрашивает: «Куда можно мусор вынести?» А русских из старой эмиграции в то время было очень мало в Лондоне. И мама, услышав русскую речь, вышла на лестничную площадку.
— То есть дружба началась с приземленных бытовых вопросов?
— Да! Мы ходили друг к другу в гости. Потом через года два скоропостижно скончался настоятель нашего русского православного прихода в Лондоне. И молодого иеромонаха Антония пригласили стать настоятелем. Но он не хотел — говорил, что никогда не собирался быть приходским священником. Но принял это как Божию волю. Надо так надо. Вскоре иеромонах Антоний стал игуменом, потом архимандритом.
— Что он начал менять в первую очередь?
— Он сказал нашим старым дамам: «Вы — русское гетто. Вы все умрете, и больше прихода не будет. Где ваши дети? Почему вы их не приводили в церковь? Вы их не учили русскому языку, и они ушли!»
Что, между прочим, происходит и у греков. У них драма — они не служат по-английски, поэтому маленькие англо-греки не понимают службу, язык-то утрачивается. Потому что акцент делается на национальный момент, а не на духовно-православный. И будущий владыка Антоний решил, что этот приход станет первым делом православным приходом и поневоле — многонациональным. Потому что от детей и внуков первого поколения эмигрантов нельзя было требовать того, что требовали от нас. Мы по культуре оставались русскими. А они уже были англичанами с русскими корнями.
Очень скоро архимандрит Антоний шокировал наших старых дам: «Раз в месяц я буду служить по-английски. Я хочу, чтобы вернулись ваши дети и внуки». Они возмутились, но были вынуждены согласиться. И очень скоро владыка Антоний стал голосом православия. Причем православия в современном западном мире.
— По сути, он стал популяризатором православия за границей.
— Он был прекрасным оратором, его постоянно приглашали на интервью, на беседы. Он познакомил Англию 50–60-х годов прошлого века с православием. Показал, что это не какой-то остаток Византии, а современная живая встреча с Богом.
Владыка стал очень известным проповедником. Не было ни одной английской церкви или собора, которые в какой-то момент не пригласили бы его проводить беседу, проповедовать на службе.
Но однажды в конце 1960-х годов после очень удачного выступления на телевидении ему сказали: «Да, Энтони, спасибо вам, было очень интересно. Но мы вас больше не будем приглашать». «Неужели это было так плохо?» — с широкой улыбкой сказал владыка Антоний. «Нет-нет, просто вы слишком уверенный. Вы говорите о том, в чем очень уверены».
Он говорил о реальности духовного, а это в конце 1960-х годов для английской общественности было слишком. Они не могли понять, о чем идет речь. Надо было сомневаться. И ведь целый ряд англиканских священников и даже епископ отклонили все евангельские чудеса. Оставалась только узкая схема моральных правил.
К этому времени всё больше людей стало приезжать из России и русская служба BBC очень часто приглашала владыку Антония, он регулярно проводил длинные, умные и очень содержательные беседы. Его слушали и в России. Потом эти выступления записывали, расшифровывали и печатали в самиздате.
— Он и в Союзе был хорошо известен?
— Когда владыка начал приезжать в Россию — впервые, кажется, в 1961 году, — он проводил лекции о пасторском богословии. Он никогда не учился в одном богословском заведении. Его опыт врача, причем прекрасного, он служил ведь во французской армии в течение всей войны. А потом в Сопротивлении… И его православие было основано на жизненном опыте. И поэтому по мере того, как сужалась его британская и западная аудитория, разрасталась его российская, а точнее, советская.
Сначала он в духовной академии и семинарии читал лекции, но потом правительство заволновалось. И ему закрыли доступ. Но проводились бесконечные встречи на частных квартирах. По телефону люди друг другу сообщали, что приехал владыка Антоний. Вы найдете в архивах бесконечные снимки московских квартир, заполненных народом. Стоят, сидят на полу, везде — и слушают владыку Антония. Он продолжал, покуда были силы. Пока не пришла болезнь.
Когда владыка был молодым врачом и работал в оккупированном Париже, у них не было свинцовых фартуков, защищающих от рентгеновского излучения. И я думаю, что именно тогда были заложены предпосылки для рака, который его и унес в 2003 году.
— Вы общались с ним и как просто друзья, а не священник и прихожанка. Каким он был в быту?
— Я понимала, что это совершенно уникальная личность, один из великих святителей Русской церкви. Но вместе с этим я помню его как близкого друга, которого никогда не забуду. Мне было дано так много! И духовно, и по-человечески, дружески. Мне повезло.
Я очень часто его возила — например, на встречи под Лондоном. Или он ехал в один из наших приходов на западе Англии. Тоже возила. Однажды мы ехали в Сомерсет и нас настигла настоящая снежная буря. Мы ехали всё медленнее и медленнее и в итоге остановились. Мы ждали помощи от полицейских и вынуждены были провести ночь в придорожной гостинице. И всё время ожидания мы обсуждали творчество Достоевского.
— Он любил Достоевского?
— Он его очень ценил. Как писателя, как психолога, как человека, ищущего духовную уверенность. И он его хорошо знал. Но всегда говорил: «Книгу «Бесы» я никогда не буду перечитывать, потому что там слишком ощутима сила зла».
Он говорил: «Мы — старая эмиграция смешанных кровей». Бабушка его — итальянка, были у него и шотландские корни. А у меня — польские, греческие, черногорские. Но мы русские.
Он так и говорил: «Мы же русские люди, любим скорость!» И мы на моей спортивной машине очень лихо ездили по британским дорогам.
Елена Лория, «Известия»